И на этом все… Монасюк А. В. – Из хроник жизни – невероятной и многообразной - Виталий Полищук

И Юля насторожилась.

Утром 30 декабря Анатолий Монасюк уже был в Барнаульском аэропорту. Не торгуясь, он нанял легковую машину до Боговещенки.

Чуть позже обеда Анатолий уже выходил из машины в поселке Заготзерно и, как и ожидал, не застал Варю у ее мамы. Он оставил толстую папку с рукописью романа и письма из прошлого на ее имя.

– Людмила Олеговна, позвоните ей, пожалуйста, и скажите, что я привез бумаги, которые все объяснят ей. И хорошо бы ей быть дома в Москве в Новогоднюю ночь. А вы не знаете, у кого она в Барнауле?

– Нет, она сказала, что постарается встретиться со всеми, с кем сможет…

– Значит, найти ее я не смогу… Ну, тогда с наступающим вас!

– Толя, а как же она успеет…

– Не знаю! У меня самого билет на самолет на Москву через восемь часов… Не успеет – значит, не судьба! Помните, я вам когда-то говорил, что судьбу не выбирают…

Через несколько минут Анатолий уже возвращался на той же машине в аэропорт.

Дома он перерезал телефонный провод и отключил звонок входной двери.

Потом положил на стол свое письмо, пошел в спальню и лег на кровать. Подумав, он набрал на сотовом телефоне номер Юли.

До Нового года оставалось несколько часов.

– Юль, с Новым годом тебя! Ты не думай, со мной все будет в порядке. Я думаю, на днях приедет Варька, вот вы все и обсудите. Ты попроси у нее, чтобы она дала тебе почитать мой роман.

– Толик, что происходит? Я сейчас же еду к тебе! Я тебе один раз помогла, помогу и теперь!

– Моя нежная Юленька, мой настоящий друг! Теперь – другой случай, и мне не может помочь никто! Кроме меня самого! Так что прощай, я целую тебя!

Монасюк отключил телефон, разобрал его и достал из системы сим-карту.

И бросил разобранный телефон на стол.

Потом прошел в спальню и лег на широкую семейную кровать. Он устроился поудобнее, закрыл глаза, приготовился и сосредоточился на своих внутренних ощущениях…

– х-х-х-х-х-х-х-х-х-

Варя вернулась домой в Заготзерно лишь утром 31 декабря, чтобы встретить Новый год в отчем доме. Людмила Олеговна так и не смогла дозвониться до нее.

Она прочитала роман, письма и бросила искать машину.

Она вылетела в Москву тем же рейсом, что летел Анатолий. Но – сутками позже…

В самолете она вновь и вновь перечитывала роман и письмо.

Она вбежала по лестнице подъезда и увидела у своей двери на полу в уголке словно бы комочек из яркой ткани – Юлька!

Она открыла дверь, зашла и прошлась по комнатам. Было тихо, в комнатах никого не было. Лишь холодным огнем сверкали лампочки электрогирлянды на елке в углу, зажигались и гасли.

Варвара медленно сняла пальто, потом вернулась в подъезд, разбудила Юлю и ввела ее в квартиру.

– Он должен быть дома… – бормотала Юля. – Звонок не работает, я била ногами, пока каблуки не сломала. Варь, он должен быть дома…

– Идем, идем… – Варя ввела Юлю, которая спотыкалась на подламывающихся под ней сапогах. – Нет его уже здесь, нет…

Она закрыла дверь, и отвела Юльку с детскую. Скоро Юля спала в бывшей комнате детей.

А Варвара Петровна Монасюк, 58 лет, профессор и доктор наук, подошла к столу и взяла в руки письмо.

На нем лежала записка:

«Включи, пожалуйста, рекордер – DVD-диск уже внутри. Найди в меню главу 22.

Варвара нажала несколько кнопок на пульте управления рекордером – экран телевизора вспыхнул, и оттуда вдруг зазвучала песня «Варя-Варь».

Но пел ее, конечно, не ее Толя, а исполнитель по фамилии А. Церпята.

Она послушала песню, потом выключила телевизор…

Послесловие

Варвара Петровна медленно закрыла последнюю страницу. Аккуратно свернула письмо и положила его поверх рукописи.

Ее глаза были сухи. Что толку – тихо плакать, или визжать и бросаться на стены? Все – сказано, и все теперь уже случилось.

Конечно, если б знать заранее…

Она вспомнила слова романса, который когда-то пел для нее ее Толя. Тогда, когда явился в далекий теперь 66-й год, чтобы завоевать ее и попытаться сделать счастливой:

…НО КАК ЖЕ ТЫ МОГЛА – ТЫ РВАЛА МОЮ ДУШУТЫ ЗНАЛА НАШ ПРЕДЕЛ, А Я ЕГО НЕ ЗНАЛ…

Вот только все оказалось наоборот – свой предел знал он, Толя. А она – не знала, и поэтому разорвала и его душу, и нити, которые привязывали эту душу и к ней, и к этому миру.

Перед ее глазами так ярко, так явственно проявилась картина – май, зеленые, шумящие молодыми листочками деревья, и среди них – высокий чистый голос Толика, сопровождаемый звоном гитарных струн.

Который пел для нее, и как теперь стало понятно, про свою грядущую судьбу. Пронзительно четко встали перед глазами строки романса, который он спел тогда, когда она, такая дурочка, поцеловалась с лейтенантом, просто, чтобы позлить его:

ХОЛОДНЫЕ ГЛАЗА,И В НИХ ЗАСТЫВШИЙ СВЕТ,И ГОРЬКИЙ КРИК РАЗРЕЖЕТ ТИШИНУТЫ НЕ ЖАЛЕЛ СЕБЯ,НЕ ЗНАЯ СВОЙ ПРЕДЕЛ,И ВСЕ ПЫТАЛСЯ ОБМАНУТЬ СУДЬБУ…УХОДИТЕ… ВЫ ЧАСТО БЕЗ СПРОСА УХОДИТЕ,С УЛЫБКОЙ ПРОЩАЛЬНОЙВ ДАЛЕКУЮ ВАШУ СТРАНУ,УХОДИТЕ… ОЙ, ЧТО-ТО ВЫ ЧАСТО УХОДИТЕ,НАЗАД НЕ ВЕРНЕТЕСЬ,ТРЕВОЖА ЛИШЬ ПАМЯТЬ МОЮ.

Ей хотелось закричать, позвать кого-то, сделать хоть что-нибудь… Но что толку в этом теперь?

«С любимыми – не расставайтесь, не расставайтесь ни на миг!» – всплыла в ее памяти строчка стихотворения, и она, качая головой, тихонько заплакала.

Последнее письмо

Моя милая, любимая Варюша!

К сожалению, только теперь я понял, что только твоя любовь, твоя близость ко мне давали мне возможность и любить тебя, и существовать рядом с тобой.

Скорее всего, эта ночь – моя последняя ночь. И завтра меня уже не будет.

Круг замыкается – именно этой ночью я когда-то вспомнил тебя во времена нашей юности, понял, что вместе с тобой тогда, в 1966 году, потерял свою счастье. И я страстно возжелал изменить свою жизнь. Что бы попытаться вернуть утраченное.

И что-то в нашей Вселенной дало мне такую возможность. Но при условии нашей взаимной любви. Ведь не случайно все произошло именно в ту ночь, когда ты сказала Толе Монасюку: «Если ты проводишь меня, в шесть часов я тебя поцелую…»

Наверное, именно в тот момент я и вспомнил тебя, и захотел вернуться к тебе, чтобы изменить твою и мою жизни.

Так что движущая сила всех перемещений и превращений – это наша большая и искренняя взаимная любовь.

Может быть, если бы ты сейчас была рядом, если бы держала меня за руку, если бы я чувствовал твою любовь, мог прижаться этой ночью к тебе, все бы и обошлось, но…

Наверное, так предопределено. Помнишь, как сказано у Сережи Есенина: «Оборвутся рельсы у ворот погоста…»

Вот и обрывается моя нынешняя жизнь…

Только не будет скорее всего для меня ни ворот, ни погоста.

Не думай – я не жалею ни о чем! Так, как я прожил эти годы рядом с тобой, может быть, никто в мире больше не жил и жить не будет. Ведь ты столько лет была неиссякаемым источником нежности для меня!

И не жалей меня! Думаю, я просто исчезну – физически. Просто для меня в какой-то момент во время сна наступит темнота, которую я не почувствую.

А потом не будет ничего.

Прощай. любовь моя! Я не жалею ни о чем – я ведь фактически прожил целых две жизни! Разве что, возможно, нужно было любить тебя еще сильнее, быть с тобой еще внимательнее и нежнее.

Я уверен лишь в одном – и один из тысячи человек не испытывает такого счастья, какое я испытал рядом с тобой.

Я так люблю тебя, моя радость! И жалею лишь, что не могу еще хотя бы раз почувствовать вкус твоих сладких губ и увидеть блеск твоих дивных голубых глаз, и ощутить аромат твоей кожи…

Твой Анатолий.

P.S. А твой букварь все-таки открыл я!

Но песню «Варя-Варь!» я больше никогда исполнять не буду – ни в этой, ни каких-либо других жизнях!

– х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-х-

1 января 1966 года проснувшийся после новогодней ночи 17-летний Толя Монасюк сделал первым, когда увидел магнитофон «Панасоник», следующее: он нашел кассету с песней «Варя-Варь», вставил ее в приемный «карман» магнитофона, и включил клавишу «Запись», стирая пленку.

Затем полежал некоторое время, прислушиваясь к собственным ощущением, «погонял» мысли и убедился – ничего не случилось с молодым Толей Монасюком, судя по том, как ясно он помнил все свои прожитые 17 лет.

Следом за этим он встал, сел за письменный стол и достал лист бумаги и авторучку. Затем сменил кассету в «Панасонике». Накинул на голову наушники, вывел регулятор громкости «на середину» и включил магнитофон. В ушах стереозвучанием голос Тани Тишинской запел негромким речитативом:

«Хотел повеситься, да, видно – не судьба; —пеньковый галстук оборвался, как на грех…Налил стакан, присел у краешка стола —она ушла… Та, что считал он – лучше всех!Она ушла, а он никак не мог понять —что означает это слово: «насовсем»?Она ушла, что б с кем-то заново начать, —возможно, просто захотелось перемен…Она ушла, и опустело все вокруг…Покрылись плесенью обои на стене…Она ушла – и счастье выпало из руки покатилось восвояси налегке».

Анатолий быстро писал.